Произведения фантастов иной раз ближе к реальности, чем прогнозы экономистов. Последним просто не хватает воображения. Поэтому о мировых финансах второй половины XXI века обозреватель "Денег" написал в жанре экономической фантастики.
Страшный суд Тот кризис, который теперь называют не иначе как Великой рецессией, продолжался почти 20 лет. Это, вероятно, было самое депрессивное время за всю послевоенную историю цивилизованного мира. Фундаментальный спад начался с Европы. Он не был таким уж быстрым и глубоким: ВВП еврозоны терял не больше 1,5% в год. Но он был затяжным, продлившись с 2013-го до 2028 года. Предприятия были вынуждены проводить масштабные увольнения: в ЕС работу потерял каждый пятый (в 2012 году так было только в Испании и Греции). Более 50 млн семей в Европе жили на социальные пособия и случайные приработки. Сокращение потребления вызвало новый виток спада производства и очередные увольнения, что, в свою очередь, снова подрывало потребление. И так до бесконечности.
Евро каким-то невероятным образом удалось устоять, но для этого потребовалось 14 раундов количественного смягчения. Как шутили тогда, если в Европе кто-то работает, так это печатный станок. Перед каждым смягчением нобелевские лауреаты по экономике хором твердили про опасность инфляции. Но к взрыву инфляции это так и не привело: рецессия оказалась столь долгой, а спрос таким низким, что цены, наоборот, начали снижаться.
К тому же большая часть количественного смягчения шла не на выплату пособий по безработице, а прямиком в банки на выкуп и бесконечную пролонгацию многотриллионных кредитов и облигаций. В какой-то момент ЕЦБ пришлось перейти к выкупу обязательств корпораций и даже физических лиц. Банкам еврозоны фактически запретили взыскивать крупные долги у компаний без разрешения ЕЦБ: слишком велика была опасность, что любой серьезный форс-мажор вызовет мгновенную цепную реакцию и глобальный системный крах. Но за 15 лет курс евро к доллару снизился только до паритета.
Дела за океаном были немногим лучше. В рецессию США вошли на год позже еврозоны, в 2014-м. Но ВВП упал сразу на 5%, а в последующие 12 лет терял по проценту в год. Безработица была лишь немного ниже европейской — 15%, но никаких предпосылок для ее снижения не предвиделось. Действия ФРС, по сути, ничем от действий ЕЦБ не отличались: бесконечно печатались деньги и выкупались обязательства. Разве что в ФРС ограничились семью раундами количественного смягчения. Они были ориентированы на поддержку падающего производства, но на деле едва сохранили хрупкое равновесие кредитной пирамиды.
Во всем этом не было и намека на выход из Великой рецессии. Открыть новое дело стало почти невозможно. Теряло смысл и получение образования, так как работы потом все равно было не найти. Люди озлобились, на улицах появилось много нищих. В обществе поселилась безысходность, а вместе с ней и страх. Все ждали глобальных потрясений — краха финансовой системы, Третьей мировой войны, разрушения западной цивилизации и возвращения в мир первобытного хаоса. Но главный страх, который поселился в умах людей,— страх перед решениями. Политики ничего не могли предложить, кроме очередного раунда количественного смягчения.
Наконец в 2024 году на президентских выборах в США победил республиканец, ветеран и герой второй иракской войны. Избирательную кампанию он провел под слоганом "Все, кто может работать, должны работать". Первое, что он сделал после инаугурации,— от имени федерального правительства отказался от государственных обязательств по медицинским, пенсионным и социальным программам. Не тронули только помощь инвалидам. Это позволило в последующие восемь лет сэкономить почти $15 трлн и существенно сократить внешний долг.
Но больше этот президент ничего сделать не успел. По стране прокатились массовые беспорядки, начались межрасовые столкновения. Президенту был объявлен импичмент. Принявший присягу вице-президент для подавления протестующих ввел федеральные войска сразу в 12 штатов, включая Нью-Йорк и Калифорнию. Но на следующий день его застрелил террорист-социалист. Под давлением многомиллионных демонстраций и в нарушение конституции американский Конгресс был вынужден назначить досрочные президентские выборы. Они впервые стали прямыми: система выборщиков была отменена.
Победу одержал представитель несистемной оппозиции — либертарианской партии, ратующей за общее сокращение роли государства. Аннулировать шоковую терапию предшественника он "позабыл", зато вдвое снизил налоги на бизнес, что стало возможно благодаря росту госрасходов за счет социалки. Свой срок этот президент до конца тоже не досидел, но это было уже не важно: шоковая комбинация подействовала. Стали как грибы появляться новые бизнесы, создаваться рабочие места, расти темпы производства. К 2027 году США наконец вышли из многолетней стагнации. Спустя год к ним присоединилась и Европа. Но мир, в который они вернулись, оказался уже совсем другим.
Новый Восток Начать хотя бы с того, что восстановившаяся быстрыми темпами экономика США оказалась лишь пятой в мире, пропустив вперед Китай, Индию, Бразилию и Корею. Евросоюз — или то, что от него осталось после исключения Греции, Португалии, Латвии, Румынии и Болгарии,— был только на шестом месте. А в спину ему уже дышали Австралия, Индонезия, Япония и Аргентина.
Доллар, кстати, за Великую рецессию успел обесцениться к юаню: за 10 юаней давали $3. К рупии он обесценился втрое, к бразильскому реалу — в пять раз, к корейскому вону — в шесть. Евро торговался в среднем на 10% дешевле доллара. Нельзя сказать, что доллару и евро не нашлось места в новой системе мировых финансов, но они превратились в обычные региональные валюты.
Спустя годы стало понятно, что лидерство Китая, да и всей Юго-Восточной Азии, было неизбежным. Даже если бы кризис 2008-2028 годов не приостановил развитие западной цивилизации. Слишком уж велико влияние демографических и социальных факторов. Когда кризис только разгорался, все как огня боялись китайского замедления. Особенно после резкого падения спроса на китайские товары из-за снижения потребления в США и Европе. Но пятому поколению руководителей Поднебесной удалось почти невозможное: перевезти из деревень в города еще 300 млн человек и тем самым переориентировать свое производство на внутреннее потребление.
В торговом балансе образовался перекос, юань стал расти. Власти Китая стали постепенно избавляться от американских облигаций и сокращать долю долларов в золотовалютных резервах. Это только усугубило падение курса доллара. Развивающиеся страны — и власти, и бизнес, и домохозяйства — последовали китайскому примеру: за пять лет доля резервов в долларах снизилась вдвое.
Несколько лет хитом резервирования было золото, потом на смену ему пришел юань: рынки поверили в китайскую валюту. Тем более что 25% мировой торговли к 2020 году велось уже в юанях. Закономерно, что мировые финансовые центры окончательно переместились из Нью-Йорка и Лондона в Шанхай, Гонконг и Сингапур.
А спустя десятилетие к Китаю подтянулись и другие: Индия, Юго-Восточная Азия и Южная Америка превратились в громадные рынки, которые по новой классификации даже можно отнести к развитым. Это подарило рынкам еще несколько крепких региональных валют, а мировой финансовой системе прибавило равновесия.
В каждом конкретном случае сыграли свои факторы. В случае Индии это бегство на родину из кризисной Европы и пораженной беспорядками Америки нескольких миллионов индусов. Казалось бы, капля в море миллиардного населения страны, но они смогли произвести цивилизационный переворот. Бум перекинулся из IT-индустрии сначала на другие технологические сектора и международные услуги, а затем на сельское хозяйство и другие отрасли. Потенциал роста был огромен: в начале века по доходу на душу населения Индия находилась на 120-м месте, к 2035-му поднялась до 50-го, а к 2045-му — до 30-го.
В рывке Кореи ключевым фактором стало объединение с севером. Оно стало возможным после свержения коммунистической диктатуры в КНДР. Восстановление севера оказалось еще более затратным, чем в свое время восстановление ГДР. Но оно обеспечило Корее двузначные темпы роста в течение двух десятилетий. А на алтарь объединения КНДР принесла ядерное оружие, что в один миг возвело Корею в ранг супердержавы, а вону сделало второй по популярности после юаня резервной валютой.
Личная эмиссия В Южной Америке экономический бум случился после краха левых популистских правительств и возвращения к нормальному капитализму. А массовый приток капитала, бегущего из охваченных рецессией Европы и Северной Америки, подстегнул экономический рост. Бразилия, которая и до начала кризиса на Западе входила в десятку крупнейших мировых экономик, к концу 2020-х выдвинулась в тройку лидеров после Китая и Индии. Реал стал доминирующей валютой в этой части света.
Аргентина, Чили, Парагвай и Уругвай решили объединить усилия и реанимировали блок MERCOSUR, которому и делегировали права на эмиссию песо Южноамериканского валютного союза. Песо стал первым мировым примером эмиссии неформальных договоренностей, так как за ним, по существу, вообще ничего не стояло: союз до сих пор остается только валютным, а блок MERCOSUR — не более чем клуб президентов. Однако активы в песо который год входят в десятку самых надежных и доходных сбережений. Как показала история, осуществить эмиссию сейчас может любой дурак с несколькими тысячами юаней в кармане. Вопрос — кто ее станет выкупать, где эти деньги будут принимать и по какому курсу менять.
Первой частную эмиссию еще в конце 2030-х годов произвела индо-корейская компания, владеющая концессией на добычу железной руды, меди, золота и серебра в Демократической Республике Конго. Компания контролировала до 40% экономики страны, но не могла контролировать правительство: один военный переворот следовал за другим, сменялись диктаторы, бушевала гиперинфляция. В какой-то момент компания выплатила зарплату работникам на рудниках деньгами с собственным логотипом и названием. Через месяц они стали повсеместно приниматься к оплате, а через полгода их уже воспринимали как национальную валюту. Диктаторы до сих пор продолжают сменяться, но финансы стабильны: компания осуществляет в стране функции частного центробанка.
Это открыло ящик Пандоры: неожиданно обнаружилось, что у государств нет эксклюзивных прав на эмиссию. Первыми в брешь устремились мобильные операторы, которые за десятилетия срослись с системами электронных платежных терминалов и превратились в мощные конгломераты. Но даже в Африке представить современное потребление без интернета уже невозможно, поэтому конгломераты стали главным сервис-провайдером, обеспечивающим мировое потребление.
Постепенно они стали вводить электронные денежные единицы для удобства обслуживания и расчетов. На первых порах они были привязаны к валютам стран, в которых работали конгломераты. Но потом отвязались. Произошло это в 2037 году, когда у индийских властей возникли налоговые претензии к крупнейшему конгломерату — Mumbai Mobile & Internet. После проигрыша в суде компания отвязала свои деньги от рупии и взвинтила курс.
Сейчас курс мобильных денег к страновым плавающий, определяется на свободном рынке и во многом зависит от уровня потребления. Но тогда все испытали шок, хотя все равно были вынуждены заплатить: остаться без связи с миром — все равно что без хлеба и воздуха. Но главное, что произошло,— право на эмиссию стало всеобщим.
Печатать деньги начали все подряд: религиозные секты, мафиозные кланы, общественные организации, группы по интересам. Они находятся в свободном обращении, а регулируются рынком. Валюта ордена иезуитов, например, потеряла на прошлой неделе 3,5% к деньгам неаполитанской каморры.
Теперь экономисты говорят, что существующая многоуровневая валютная система позволяет минимизировать риски для мировой экономики. Последний тренд — личная эмиссия, осуществляемая физическим лицом. Почему бы и нет? Особенно если рынок готов ее принять, а размер эмиссии обеспечен совокупными активами гражданина. Но, если так, почему не задуматься о следующем шаге? Если монополии государства и корпораций на эмиссию больше нет, может, скоро не останется ни тех, ни других?
Коммерсантъ
