Характерные особенности текущего кризиса: Как изменился мирСегодня нам угрожает общее разрушение системы, на всемирном уровне. Этот кризис не ограничится рамками одной страны, или некоторыми регионами мира, он захватит всю планету.Во вторник, 20 апреля, я выступил с предупреждением, что без решительного изменения политики мир в целом движется к системному валютно–финансовому краху, подобному тому, что пережила Веймарская Германия во второй половине 1923 года.
Германский кризис 1923 года отозвался эхом, уже в более широком масштабе, в Великой депрессии начала 1930–х годов. Хотя обстоятельства немецкого краха 1923 года сыграли значительную провокационную роль в последующей общей депрессии, эта депрессия явилась жестоким кризисом в рамках системы, но не системы в целом. Разница сегодня в том, что мы стоим уже перед общим крахом, сравнимым с локальным германским крахом 1923 года. Сегодня нам угрожает общее разрушение системы, на всемирном уровне. Этот кризис не ограничится рамками одной страны, или некоторыми регионами мира, он захватит всю планету.
Я предположил, что предвидимым предельным сроком общего краха современной мировой системы станет сентябрь — если в предстоящие ближайшие месяцы не осуществить фундаментальные реформы. Без внезапной и радикальной реформы тотальное разрушение всей мировой системы практически гарантировано.
Чтобы понять, как зародилась сегодняшняя катастрофа, следует освежить в памяти прошлый случай, когда в начале марта 1933 года президентом США стал Франклин Д. Рузвельт, и в направлениях экономической политики нашей республики произошли принципиальные изменения. Главные изменения того времени отчетливо различимы и их легко квалифицировать, чем я и займусь ниже.
Во–первых, в день вступления в должность, Рузвельт столкнулся с сокращением нашей экономики почти наполовину: это происходило в период, начавшийся с биржевой катастрофы 1929 года и до вступления Рузвельта в должность. В том кризисе была масса составляющих, определявшихся мировым положением дел, но также это был результат политики президентов Кулиджа и Гувера; именно реакция Гувера на крах биржевого рынка 1929 года привела к кризису физической экономики страны, продолжавшемуся с 1929 года до присяги Рузвельта.
Во время президентств Кулиджа и Гувера в США действовала валютно–финансовая система, являвшая собой новое и глубинное отклонение от принципов нашей федеральной конституции. Центр финансистов Нью–Йорка выступал соперником и одновременно частью валютно–финансовой системы, сложившейся в результате версальских переговоров после Первой мировой войны. Философию правительств США при этих президентах трудно сравнивать по степени отвратительности с тем, что мы наблюдаем при президенте Джордже Буше–младшем, но все равно, это была никуда не годная философия.
И вот Рузвельт, воспитанный в традициях экономической политики нашего первого министра финансов Александра Гамильтона и политического единомышленника Гамильтона, предка Рузвельта, Исаака Рузвельта, попал в положение 1929–1933 гг. Став президентом, Рузвельт сразу же предпринял шаги для возвращения политики страны в русло ее конституционных традиций, нарушенных при Кулидже и Гувере.
Главной отличительной особенностью перемен в направлении курса при президенте Рузвельте является то, что американская система политической экономии, коренящаяся в нашей федеральной конституции, установила США как экономическую систему, совершенно не похожую на систему, господствующую в Европе по сей день. В рамках нашей конституции кредитная система предполагает, что ведущие банки должны быть подчиненными национальной банковской системе, определяемой уникальными конституционными полномочиями исполнительной власти США. Законные платежные средства генерируются с согласия Конгресса США. Европейские валютно–финансовые системы, основанные, например, на догмах Джона Мейнарда Кейнса, напротив, представляют собой квази–феодальные системы, в которых объединения частных финансовых интересов, так называемые «независимые центральные банки», контролируют действия номинально суверенных правительств.
Вопреки наивным мифам, популярным в Европе и среди невежд у нас дома, у денег нет собственной стоимости. В нашей системе, протекционистские тарифы и тому подобное регулирование используются для управления процессами обращения законных денег таким образом, чтобы способствовать системе «справедливой торговли», в отличие от квази–олигархических европейских систем так называемой «свободной торговли».
Вторым ведущим фактором, с самого начала оказывавшим влияние на формирование администрации Франклина Рузвельта, было то, что за несколько дней до инаугурации Рузвельта Адольф Гитлер получил диктаторские полномочия в Германии. Рузвельт, руководствуясь глубоким знанием нашего конституционного наследия, не только возродил нашу экономику, но и позволил нам обеспечить разгром Гитлера, что было бы невозможно без экономической политики, которую проводила его администрация. Крах нацистских устремлений к созданию мировой империи стал возможным только потому, что политика президента Рузвельта с самого начала формировалась с осознанием надвигающейся европейской угрозы.
Увы, резкий поворот в политике США был сделан буквально моментально после его смерти. Администрация Трумэна, пришедшая после Рузвельта, приняла политику Уинстона Черчилля, и вступила в конфликт с советским соперником, оказавшимся достаточно внушительным. В то же время, Трумэн ликвидировал или урезал многие, но далеко не все составляющие экономической политики Франклина Рузвельта. Так что в последующем, в период 1945–1965 гг., как предупреждал президент Дуайт Эйзенхауэр, покидая свой пост, главной внутренней угрозой нашему конституционному строю стало усиление военно–промышленного комплекса, представляемого сегодня администрацией Буша–Чейни–Рамсфельда.
Эта угроза материализовалась также в виде так называемого Конгресса за культурную свободу, и его зловещих домашних и внешних порождений, откровенной целью которых было установление диктаторских порядков. Конгресс за культурную свободу и его филиалы должны напомнить историкам процесс распространения софистики в древних Афинах, закончившийся саморазрушением древней греческой цивилизации Перикловых Афин в ходе Пелопонесской войны. Показательно, что последователи Карла Шмидта и профессора Лео Страуса, главных популяризаторов Фрасимахова наследия Пелопонесской войны, составляют значительную часть ядра «военно–промышленного комплекса» по Эйзенхауэру. Сегодняшняя политика сторонника синархистов Феликса Рогатина направлена на претворение в жизнь плана замены существующей регулярной армии как правительственного учреждения частными армиями под контролем финансистов, приватизации военных функций, совсем как это было с армиями крестоносцев, которых финансировали венецианские банкиры — такое положение дел в средневековой Европе было обычным.
Культурная, и связанная с ней образовательная реформы, продвигавшиеся кругами Бертрана Рассела и Конгресса за культурную свободу, стали жалом коррупции, разлившейся на фоне «контркультуры рока–секса–наркотиков» поколения «1968» года. Выход на сцену белых воротничков из поколения «бэби–бумеров», чья молодость прошла под знаком явления, названного «68–ым годом», дал мощный импульс «постиндустриальной контркультуре» наших дней.
Появление поколения «68–го года» является третьим ключевым элементом сдвига культурной парадигмы в экономической жизни, особенно США, стран Западной и Центральной Европы.
В культурном отношении антирабочие взгляды университетского поколения 1968–го года раскололи союз профсоюзного движения и других социально–политических слоев общества, оставшихся приверженными наследию Франклина Рузвельта. В этом ключ к пониманию качественных изменений в направлении движения экономики — вниз, характеризующего последующие администрации президентов Никсона, Форда и Картера в 1969–1981 гг. Это было крушение американского доллара и МВФ при Никсоне, разрушение протекционистских составляющих внутренней экономики США в результате действий Трехсторонней комиссии Збигнева Бжезинского.
Четвертая фазаВ четвертой фазе пришла в действие (теперь уже обреченная) система, развернутая Аланом Гринспеном в качестве председателя Федеральной резервной системы.
Принимая в расчет радикальные различия во взглядах в период двух президентств Буша с одной стороны, и двух сроков президента Клинтона, видим общую черту, характеризующую непрерывное сползание вниз в период 1987–2006 гг. Эта черта — склонность демократов рассматривать любые текущие тенденции как необратимое направление развития. Никто из этих президентов не определял тенденции развития, скорее, дело обстояло как в Афинах времен Перикла и его наследников: тенденции в основном определяли характер руководства. Действительный же контроль этих «тенденций» находится в руках трансатлантической финансовой олигархии.
Задайтесь вопросом: как большинство избирателей могло быть настолько тупыми, чтобы дважды проголосовать за кандидата, вопиюще непригодного ни по каким критериям, Джорджа буша–младшего? Избирателями двигали тенденции, а не сами избиратели их задавали. Значительная часть избирателей стала участником комедии на избирательных участках, сравнимой с представлением цирка хорошо дрессированных блох. Если с этим молитвенным отношением к якобы неизбежному исходу событий не покончить, США и очень и очень многие в мире явно станут действующими лицами прогона спектакля под названием «ад на Земле».
Четвертая фаза началась во время октябрьского 1987 года сдутия нью–йоркского биржевого пузыря — так же, как и в 1929 году. Крах фондовой биржи происходил под наблюдением председателя ФРС Пола Волькера. Алан Гринспен, избранный преемник Волькера, взял ответственность на себя. Именно Гринспен был архитектором четверной, фатальной фазы, приведшей к сегодняшнему надвигающемуся всеобщему краху мировой валютно–финансовой системы.
«Пузырь» Гринспена, известный под названием аферы «финансовых деривативов», организованный в традициях афер Джона Лоу в Европе начала 18–го века, представляет собой чрезвычайно сложную конструкцию. Суть же проблемы можно определить следующим образом:
Биржевой крах в октябре 1987 года сопровождался истощением наличности в частной банковской системе. И Гринспен за счет операций Федеральной резервной системы по созданию пузыря ценных бумаг, обеспеченных закладными «Фэнни Мэй» и «Фредди Мака», вновь закачал наличность в банки. Сопутствовавший этому бум инфляционных спекуляций на рынке недвижимости явился главным движителем ускорения инфляции в США, Европе и других регионах. В сочетании с японскими практически нулевыми процентными ставками по суточным кредитам это стало фундаментом для разрастания высокоинфляционного, по своей сути злокачественного механизма «carry trade». Гринспен также был создателем мировой игорной системы групповых пари, получившей название финансовых деривативов, включая так называемые кредитные деривативы.
Закачивание в систему наличности через гигантские пузыри спекуляций с недвижимостью, подобных раковым образованиям, вроде тех, что образовались в окрестностях самого города Вашингтона, и произвольных манипуляций Федеральной резервной системы с «М3», стало локомотивом уже начавшейся глобальной гиперинфляции. Для понимания начатков «веймарского» гиперинфляционного безумия 2006 года, угрожающего крушением всей мировой системы, необходимо отдавать себе отчет о связи пузырей спекуляций Гринспена с ценными бумагами, обеспеченными закладными, и гиперинфляционной спиралью спекулятивных активов первичного сырья во всемирном масштабе. Такой взгляд упрощает представление процесса в целом, без упущения существенных моментов.
Ключ к пониманию кризиса — ускорение ускорения инфляции цен на нефть и другое первичное сырье, в первую очередь металлы.
Все шулеры, выдувающие сегодня мировые финансовые пузыри, как это делал Джон Лоу, знают, что пузырь лопнет. Цель хитрых прохвостов — остаться после этого с прибылью, в то время как простофили, которых они втянут в такие инвестиции, останутся с носом. В этом суть мирового финансового пузыря. Захватывая мировой рынок нефти и основных металлов по любым ценам, монополисты, контролирующие эти активы, полагают, что когда мир рухнет, они, монополисты, лишат всех права выкупа этой собственности, и получат весь мир в свои руки.
В этом смысл бешеного роста цен на нефть и металлы, наблюдаемого сегодня.
Другими словами, крушение мира запланировано, к выгоде финансовых клик и обретению ими мировой политической власти после захвата физических активов обанкротившегося мира.
Меня эти финансовые круги ненавидят, ненавидят и боятся после публичных общественных дебатов с ведущим профессором экономики, кейнсианцем Аввой Лернером в Нью–Йорке в 1971 году. Лернер был тесно связан с профессором Сиднеем Хуком и пр., в свою бытность одним из руководителей Конгресса за культурную свободу. И многие беды, свалившиеся на меня и моих соратников в этот период, начиная с 1971 года по сей день, есть выражение этой ненависти со стороны финансистов, стоящих за спиной этих Лернеров, Хуков, Трейнсов и прочих, и их боязни моих интеллектуальных и политических возможностей. Они знают, что я понимаю смысл игры как немногие посторонние, не связанные с этими финансовыми кругами. Они считают, что начиная с моих публичных дебатов с Лернером, мои знания и решимость открыто излагать факты представляют угрозу «их системе».
За прошедшие годы я понял этих финансистов намного лучше, чем большинство из них, за исключением единиц, понимают сами себя.
ЛекарствоВажнейший политический факт, меня характеризующий, это то, что я — «американец», во–вторых же, я знаю, что должно значить понятие «американец» для любого хорошо образованного взрослого американца.
В первую очередь, это отличие американской системы, основанной на определении национальной валюты в федеральной конституции, от европейских систем. Основу экономических систем европейских государств составляет контроль за деятельностью правительств со стороны объединений частных финансистов, выражающийся в деятельности «независимых банковских систем», в то время как конституция США требует контроля правительства за деятельностью частных банков и финансовых систем. Другими словами, если европейские правительства часто притворяются независимыми, и иногда им это действительно удается, по сути, они являются вассалами частных центральных банковских систем, особенно в случаях угроз экономических кризисов, или же их реального проявления.
Когда страна сдается системе так называемых независимых центральных банков, функциональный смысл денег основывается на предрассудочном убеждении, что у денег есть некая внутренняя стоимость. Тот факт, что стоимость денег колеблется, не может разубедить верующих в то, что деньги обладают свойством экономической стоимости.
И, напротив, в соответствии с федеральной конституцией США, деньги генерирует федеральное правительство на основании полномочий, представляемых законом, принимаемым Конгрессом, а именно, Палатой представителей. Поэтому, деньги выпускаются в виде финансового капитала, создаваемого правительством, что и продемонстрировал еще раз Франклин Рузвельт, и эти деньги могут предоставляться в виде кредитов для развития различных форм общественных и частных предприятий. В условиях такой системы стоимость объекта отражают не суеверия «спроса и предложения», а внутренняя полезность производимых вещей. И поведение выпущенных денег находится в узде правил и уложений, цель которых в том, чтобы удерживать цены в границах, означающих по сути «справедливую торговлю», в отличие от «свободной торговли» европейских олигархов. Регулирование цен и тарифов должно обеспечить защиту жизненно важных вложений в общественный и частный капитал, а также защитить стоимость труда, отражающегося на жизненном уровне семей, в которых растут здоровые и продуктивные граждане, составляющие (общественно) важные прослойки профессионально подготовленного населения.
Американская экономика основана более на кредитной, нежели монетаристской основе. В основе такого подхода было влияние работ Готфрида Лейбница, повлиявших на формирование науки физической экономики, что особенно наглядно прослеживается в докладах Конгрессу министра финансов Александра Гамильтона. Этими же идеями руководствовался единомышленник Гамильтона и предок Франклина Рузвельта — Исаак Рузвельт. Таковы вкратце основы мышления, направлявшие Рузвельта в великом восстановлении экономики США, разрушенной Кулиджем и Гувером.
Поэтому внезапное крушение навязанной деньгам стоимости, на пороге которого мы стоим, для нас не трагедия, хотя и большое неудобство, при условии что у нас будет правильный президент и правильный состав Конгресса. Можно реформировать валюту и организовать переход от рухнувшей валюты к надежной, пережив при этом не более чем временные по историческим меркам неудобства. Финансовый кризис, даже тех размеров, что разворачивается сейчас, никогда не требует диктаторских мер в политической жизни. Нет оснований для тиранической кампании, которую президент Буш называет «изгнанием туристов»*. Требуется упорядоченная финансовая реорганизация обанкротившейся системы, которую необходимо быстро вернуть в устойчивое и упорядоченное состояние для обновления жизни.
Некоторые из нас, и я в том числе, знают, как это сделать. И я готов это сделать. Я уверен, что в правительственных учреждениях и вокруг них есть люди и квалификация, чтобы проделать эту работу. Как Рузвельт выразился по поводу такого кризиса: «Нам нечего бояться, кроме страха».
Так что давайте сейчас решим проблемы, которые нужно решить. И сделав это, мы выйдем из кризиса сильнейшими, чем вошли в него.
* Президент Буш–младший произносит слово «террорист» как «турист».Линдон ЛАРУШПеревод К. Бородинского.
